Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

— Ты меня не проведешь! — усмехнулся старик. — Ты вылитый шушинец!..

Я подумал, что странный старик собирается меня доконать своими вопросами, поэтому перебил его:

— А куда ушел товарищ Муслим Алиев?

— Сейчас придет, не торопись… Но ты не сказал мне, из чьих ты будешь…

— Лучше мне промолчать, — сказал я, — не то придется причинить вам огорчение.

— Это почему же? Может быть, не дай аллах, с кем-нибудь из твоих беда какая приключилась? Ты не таись, скажи мне!

— Если бы только одна беда, — вздохнул я, — подряд сплошные горести и беды.

— Можешь не говорить, если не хочешь. — Старик вздохнул и задумался.

В этот миг на пороге появился директор партшколы. Он взял из моих рук конверт, вынул из него направление уездного комитета партии, проверил, все ли верно написали, и, довольный, сказал:

— Ну вот, теперь другое дело! Тут уж ни к чему не придерешься. Отныне ты слушатель нашей школы. Прямо от меня иди на склад, там тебе выдадут одежду, белье, обувь. А потом иди в баню.

Если бы не боязнь показаться смешным, я бы на радостях заплясал-тут же на месте. Но я теперь был учеником партийной школы и должен вести себя подобающим образом.

Заведующий складом партийной школы подобрал по росту и размеру белье, костюм, рубашку и ботинки. Дал обмотки, кожаный пояс и фуражку, кусок мыла завернул в два полотенца и протянул мне:

— Иди в пресноводную баню за базарной площадью и скажи, что ты наш слушатель. Хорошенько вымойся и возвращайся сюда. Я покажу тебе место в общежитии, где ты теперь будешь жить.

…Я долго и тщательно мылся в теплой воде. А когда посмотрел на себя в зеркало, то в первую минуту с трудом себя узнал. Костюм, которого у меня никогда в жизни еще не было, сидел на мне как влитой, словно его шили специально для меня. Проклятая штука одежда: хоть на кого ее надень — будет выглядеть беком!

Неожиданно шальная мысль пришла мне в голову, вот в таком виде явиться в дом к Вели-беку и Джевдане-ханум!.. Узнали бы они меня сейчас? Чем я хуже тех гостей, которые приходили к ним в дорогих каракулевых папахах и одеждах, затянутых золотыми поясами?!

Но разве в доме Вели-бека и Джевданы-ханум кого-нибудь интересует, что главное в человеке не его одежда и не деньги в кармане, а чистое и доброе сердце? Для них самое важное — богатство, возможность носить дорогую каракулевую папаху, хромовые или шевровые сапоги, золотые часы и драгоценности. А какая голова под той дорогой папахой — имеет разве значение? Главного они так и не увидели во мне! Не пойду я к ним в дом красоваться в своем новом костюме и ботинках! Даст аллах, встретимся как-нибудь. Но я не буду стесняться своего трудового прошлого, тех лет, которые провел батраком в их доме.

Не заметил, как от бани добежал до дверей партшколы. Теперь начинается моя новая жизнь.

Я вспоминаю с благодарностью годы, проведенные в этих стенах. Здесь я научился по-новому смотреть на многие вещи, по-настоящему меня научили постигать взаимоотношения людей. Еще отец говорил мне, что новая власть будет властью рабочих. Теперь я на деле убедился в этом.

В партшколе я осознал всем сердцем, что Советской власти надо служить честно, не щадя своих сил.

Как отец мой, как мать моя, Советская власть — самое дорогое для меня в жизни!

ЗАБОТЛИВЫЕ УЧИТЕЛЯ

От своих учителей я узнал, что не только в Шуше, но и в Гяндже, Шеки, Кубе, Ленкорани тоже открыты партийные школы. Руководство школ подчинялось Баку — Центральному Комитету партии. И работников присылали оттуда, и за успехами учеников наблюдали бакинские товарищи.

Учащимися шушинской партийной школы были самые разные люди: рабочие и крестьяне, служащие различных организаций новой власти, бывшие батраки, члены партии и беспартийные, вроде меня. Среди слушателей было даже три сеида — прямые потомки пророка Мухаммеда, которые очень почитаются у мусульман. Не всегда сеиды становятся священнослужителями, но люди верят в их принадлежность к роду пророка.

В школе учились выходцы из Курдистана, шушинцы, агдашцы, жители Джебраильского уезда и уроженцы многих сел. Одни свободно читали и писали, пользуясь арабским алфавитом, другие отличались хорошим знанием русского языка, так как учились в русской школе. А третьи едва разбирали буквы. В школе учили читать и писать на родном языке, были занятия по русскому языку и арифметике. Большое значение придавалось изучению истории большевистской партии, политэкономии и государственного права. Все занятия проходили интересно, мы боялись пропустить хоть слово из объяснений учителей.

Гюльмали Джуварлинский, встречая меня, неизменно заводил разговор о комсомоле, удивляясь тому, что я мало знал об организации молодежи. Но однажды он повел меня с собой в кабинет и долго рассказывал о задачах молодых сподвижников большевиков. Я узнал от него о культурной революции, проводимой в нашей стране, об участии комсомольцев во всех делах и начинаниях партии.

— Наша школа партийная. Те, кто окончат в ней полный курс, будут партийными или комсомольскими работниками. Но ими смогут стать лишь члены партии и комсомольцы. Если ты хочешь быть в наших рядах, поступай в комсомол, — закончил он.

Конечно же в нашей школе были и партийная и комсомольская ячейки, но мне раньше не приходило в голову, что я смогу вступить в отряд коммунистической молодежи так скоро. Мне казалось, что для этого я обязан совершить что-то необыкновенное. Но Гюльмали Джуварлинский убедил меня, что именно в рядах комсомольцев я смогу лучше зарекомендовать себя.

Я узнал, что нужно для того, чтобы вступить в комсомол. Написал заявление, заполнил анкету.

Особенно трудно мне было писать свою биографию: я не знал, что главное, а что второстепенное. Мои товарищи дали мне рекомендации. И вот наступил день собрания, на котором должен был рассматриваться мой вопрос.

Меня подробно попросили рассказать о своей жизни до поступления в партийную школу. Когда я кончил говорить, слово взял Новруз, такой же слушатель, как и я. Он был родом из села Джуварлы Джебраильского уезда и приходился двоюродным братом учителю Гюльмали Джуварлинскому.

— Я за то, чтобы товарища приняли в комсомол, — сказал Новруз. — Все мы знаем, что у нас в школе нет слушателя прилежнее, чем он. Мы все уважаем его за это. Он знающий товарищ и грамотнее многих из нас. Но я не могу не сказать об отставании товарища Будага Деде-киши оглы во взглядах на религию. Те, кто говорил с ним, знают, что стоит ему услышать имя пророка Мухаммеда или имама Гусейна,